Ставка на Проходимца - Страница 42

К оглавлению

Люська гневно сверкнула глазами и снова зажмурилась от яркого света.

— «Бюстик», «бюстик» нужно говорить, грубиян!

— Придется снять, — сурово, словно доктор, объявляющий о серьезной операции, резюмировал я. — Хоть как его ни называй!

Сестра насупилась.

— Что?

— Мне другого надеть нечего, — проворчала Люська.

Я ткнул пальцем на небольшой, но туго набитый зелено-лаковый рюкзачок, что она сняла со спины.

— А там? И где, вообще, твои вещи? Я вроде сказал тебе, что нужно с собой брать.

— У меня еще две сумки были! Только они там остались… — Люська оглянулась, словно ожидая увидеть за спиной дверь в горный Крым, и беспомощно замерла. Похоже, что она только начала осознавать, что обратный путь нам заказан.

— В рюкзаке что? — терпеливо повторил я.

— Косметика, влажные салфетки, документы, — затараторила Люська, — деньги, мобилка, фен…

Я обессиленно плюхнулся на Дорогу, которая в здешней жаре оказалась приятно-прохладной, и захохотал. Наверное, чтобы не расплакаться.

— Люська, — простонал я сквозь смех, — ну зачем нам здесь фен?! Здесь же такая жара, что он за кондиционер охлаждающий сойдет! И деньги, косметика…

Люська растерянно смотрела на меня. Потом оглянулась на окружающую нас пустыню, решительно нахмурила брови, вытащила фен из рюкзачка и — бац! — запустила им в пески.

— Стой, не горячись! — Я протянул руку к сестре, стараясь согнать улыбку с лица. — Не выкидывай ничего больше. Кто знает, что нам может пригодиться… здесь?

Люська несколько секунд смотрела на меня, потом ее нижняя губа задрожала, покатилась новая слеза…

Я подошел к ней, взял за плечи, тряхнул…

— Не смей плакать — высохнешь за минуту, один скелет останется — на такой-то жаре…

Люська вытерла слезы и нерешительно улыбнулась.

— Дурак ты, Лешка, — проговорила она нетвердым голосом. — У меня же все внутри трясется, несмотря на жару. Я ведь до сих пор не знаю, что со мной происходит: может, я под воздействием газов этих, отравляющих, валяюсь и грежу…

Я ободряюще улыбнулся ей и ущипнул за плечо. Сестра ойкнула, отмахнулась от меня.

— Больно? Значит, не грезишь, — резюмировал я.

— Мог бы и не так сильно щипать, — проворчала Люська, потирая плечо. — Что у тебя за грубые замашки?

Она отошла к краю Дороги и за шнур выудила из песка фен. Передумала, похоже, с ним расставаться.

— Давай переодевайся. — Я порылся в своей сумке, протянул сестре свою футболку. — И на голову бейсболку надень, а то удар солнечный заработаешь…

Пока Люська, уже напевая что-то (настроение у нее менялось, как у истинной женщины, — пять раз за минуту), переодевалась, я тоже поменял утепленные джинсы на любимые старые, заношенные и оттого особо удобные клетчатые бриджи. На голову я повязал майку в виде банданы, таким образом превратившись в некое подобие туриста в жарких странах. Эх, пробковый шлем бы… чтобы голова не перегревалась, и разум оставался холодным и трезвым…

Пока голова окончательно не перегрелась, я присел под мотороллер в тень растянутой на руле куртки, вытянул ноги в чересчур теплых по настоящей температуре кроссовках. Задумался.

«Это что же выходит, Проходимец? Ты с Переходом общаться наловчился?»

Выходило, что так. Иначе как объяснить то, что никто вслед за мной не проник в этот мир барханов? Штатный-то Проходимец у моих преследователей был? Или — не был, и это все только блеф руководителей захвата? Или… или мне все показалось, и не существовало никакого миллисекундного контакта с Переходом или самой Дорогой, а был только бред от воздействия газа или противоядия? И может, права сестренка, и я лежу сейчас где-то на склоне под кустиком, а армейские ботинки пинают мои бесчувственные бока?

Я невольно провел рукой по боку. Бок как бок, ребра как ребра. Целые, по крайней мере. Нет уж, лучше продолжать считать, что я все-таки провел себя с Маней и Люськой в иной мир, хотя… насчет «общения» с Переходом обольщаться не стоило.

— Ну как я тебе?

Я окинул взглядом Люську, что так резко выдернула меня из размышлений, и, выпятив важно губы, кивнул:

— Хорошо.

Люська, не переставая одергивать мою футболку, что была ей как короткий сарафанчик, повертелась на месте, присела в книксене, потом наморщила нос:

— Фу-у… ты снова в своих бомжацких бриджах… На них же клетки вытерлись! Сколько их можно носить?

— Сколько нужно.

Я собрал лишние вещи в сумку, нацепил поверх футболки портупею с дробовиком, оседлал мотороллер и похлопал рукой перед собой, подзывая Маню.

— Ну, девочки, поехали!

— Леш, может, попьем? — предложила Люська через час однообразной езды.

Я и сам был бы не против хлебнуть водицы: горло давно пересохло. По обе стороны от Дороги тянулись однообразные застывшие волны барханов, пыша жаром, ослепляя отражением солнца в каждой песчинке. Да, жарко было просто невыносимо. Ветер от движения мотороллера не приносил никакого облегчения, скорее даже добавлял страданий: его раскаленные струи словно бы проникали внутрь тела, выпивая остатки влаги. Лицо немилосердно горело, а глаза поворачивались чуть ли не со скрипом в пересохших глазницах, несмотря на солнцезащитные очки. Через что пришлось пройти беженцам около ста лет назад — лучше и не думать. У них-то не было мотороллеров. Лошади, в крайнем случае. Интересно, лошадей с повозками, вообще, возможно провести через Переход? Они не взбесятся от такого?

— Ле-еш! — напомнила сестра.

Я остановил мотороллер (слава Богу, японская техника работала, несмотря на такую экстремальную температуру), слез с сиденья, протянул флягу сестре. Люська присосалась к горлышку, тянула воду долго, зажмурилась, сопела носом, переводя дух.