Ставка на Проходимца - Страница 25

Он снова пожал плечами, словно недоумевая при виде моей наивной глупости.

— Я.

И улыбнулся, увидев, как расширяются мои глаза.

— Нельзя было выпускать на Дорогу все то зло, что накопилось на Пионе. Мне кажется, что последним нормальным человеком, выбравшимся оттуда, был чернокожий парень, возомнивший себя носителем справедливости и пытавшийся мне угрожать, чтобы я его с твоим экипажем вывел с Пиона. А потом — чтобы вернул его за тобой обратно.

Я тоже улыбнулся: Проходимец работает только добровольно — это все знают. Иначе — перехода не будет. Вот только в закрывающемся мире Пиона могли об этом не знать. И последним нормальным человеком, вырвавшимся оттуда, должен был быть пожилой чех-инвалид. Блин, Жипка! Зачем все так с тобой произошло!

Незнакомец внимательно посмотрел на меня, видимо заметив мою внезапную грусть.

— Пришлось им помочь. Добровольно, не под дулом. Вот только мне кажется, что их кто-то здесь уже ждал. Не знаю, кто. Есть такое предчувствие. Так что вряд ли они будут в баре. Ищи их на Дороге. Или, — незнакомец прищурился, — на Дахафе.

— Дахаф?

— Да-хафа. Это мир, имеющий Переходы с Землей. Когда-то через него поселенцы Нового Света прошли.

Я встрепенулся: Новый Свет! Мир капитана Чаушева!

Незнакомец оставил свой мотоцикл, подошел ко мне, протянул руку, помогая встать.

— Меня зовут Доминик. Но чаще называют — Инспектор.

Я оторопело глазел на него. Инспектор, конечно! Кто же еще мог закрыть мир, разрушив часть Дороги, как не легендарный, полумифический Инспектор!

Доминик, разглядев тысячу вопросов в моих глазах, покачал запрещающе пальцем, напомнив мне этим Данилыча, снова оседлал свой мотоцикл, надел поверх наушников шлем…

И я понял, что мои вопросы останутся без ответов.

— Иди своим путем, — сказал Доминик, заведя двигатель. — Иди и не оглядывайся. Бог да хранит тебя, Проповедник. Сохраняй свой дар.

Он скрылся в осеннем тумане, а я, постояв растерянно, стал натягивать куртку, с трудом налезающую на комбинезон, обнаружил в ней нарукавь «Удара», снял куртку, снял верхнюю часть комбинезона, надел нарукавь, снова надел комбинезон и куртку, обнаружил в ее кармане браслет с Шебека…

За всеми этими манипуляциями я чуть было не пропустил движущийся по Дороге автомобиль. Сначала я подумал, что Инспектор вернулся, но звук двигателя был иным: не таким мощным — тонко воющим от натуги. Затем прямо на меня из тумана вынырнула скрипящая, громоздкая, нелепая конструкция, больше напоминающая крытую телегу с двигателем, чем нормальное транспортное средство.

Я поднял руку. К моему удивлению, телега остановилась. Жутко скрипя и содрогаясь всем своим хлипким естеством, скользя по Дороге спицованными колесами, но — остановилась. Правда, тормозной путь ее превышал путь нормального земного грузовика раз в пять… ну… хорошо хоть не в десять. Трудно, наверное, тормозить, когда у тебя колеса в три пальца шириной. И без протектора.

Я поспешно побежал вдоль дощатого борта к уродливой кривой кабине, откуда на меня равнодушно смотрела какая-то запухшая усатая физиономия. За бортом что-то хрюкало. Свинарник на колесах?

— Мне до бара, — просительно произнес я, изо всех сил стараясь не пялиться на огромные иссиня-черные усищи водителя свинарника.

Усач лениво сплюнул через свисающую из-под усов нижнюю губу, фаталистично вздохнул.

— Того, шо расстреляли?

Даже его слова были какими-то усатыми.

Я сделал удивленный вид:

— А что — еще не отстроили?

Усач пожал плечами, открыл дверку хлев… кабины.

— Пить там уже можно. Залазь.

Через пару часов наша колымага подъехала к бару. К моему удивлению, передвигались мы довольно шустро для деревянной развалины. По крайней мере с горок назад не скатывались. Бар тоже меня удивил: свежая стена, вместо иссеченной пулями, красивая входная дверь. Да, работать здесь умели. И многочисленные транспорты вокруг показывали, что бар остался популярным заведением в этих местах. Места-то были бойкие — перекресток Дорог. Или Дороги? Ведь мне говорили, что она — одна?

Я поблагодарил усача, стал рыться в карманах комбинезона, тщетно пытаясь найти хоть что-то, чем можно расплатиться, вспоминая, какая валюта тут в ходу, но в карманах ничего не было, кроме нескольких горстей мелких оранжевых осколков или, скорее, — крупного песка.

— Оставь. — Усач навешивал какой-то невообразимый замок на дверцу кабины. — Иди в бар — я тоже подойду, выпьем чего-нибудь…

Я огляделся по сторонам: «Скании» в округе видно не было. Плохо, конечно, но… может, Данилыч в баре мне какую-то записочку оставил?

Еще в кабине «свинарника» я освободил один карман комбинезона, осторожно ссыпав оранжевый песок в тайный схрон на куртке, найти который человеку, не знавшему этого секрета, было практически невозможно: подкладка в этом месте расступалась, словно бы живая, обнажая узкую щель потайного кармана. Вот только для того, чтобы подкладка расступилась, нужно было поглаживать ее определенным образом, в определенном месте и определенное время. Инструкция по пользованию карманом прилагалась к куртке и была мною уничтожена после прочитывания — для пущей безопасности носимого тайника.

Скрипнув дверью (новая, а скрипит!), я вошел в бар. Видно было, что стойка сколочена из досок наспех, что стены еще не совсем отремонтированы и несут на себе следы работы крупнокалиберного пулемета, но за новыми столиками было полно народа, и никто, похоже, не скорбел по убиенному официанту… кроме одного человека, склонившегося над стаканом.